О наших родителях. Из семейной истории Соколовых.

Мой тесть, Соколов Сергей Алексеевич был призван на срочную службу в 1939 г. С началом белофинской войны сразу же попал на фронт на Карельский перешеек. Было трудно, но финны были повержены. Началась Великая Отечественная война.
Блокада Ленинграда. Сергей Алексеевич Соколов служил в отряде разведчиков. Ходили за линию фронта, собирали разведданные, брали «языков». Рассказывал, что однажды вышли за линию фронта на Пулковские высоты брать «языка», попался здоровый немец, подмял его и он только мог ухватить его и ударить ножом через свою руку, так проколов свою ладонь, он и убил немца.
Было и такое, встречались с немецкой разведкой и расползались в разные стороны, никто не хотел умирать.
Днём подвозили боеприпасы на передовую.
Однажды в 1943 г., когда он доставлял снаряды на передовую, на Литейном мосту немцы обстреляли из миномёта. Одна мина разорвалась рядом и осколками мины он был весь изранен и потерял глаз. 8 месяцев лежал в госпитале в здании Нахимовского училища.
Там в госпитале он и повстречал свою судьбу, девушку 17 лет — Урбанник Евгению Карловну (эстонку), сестру-санитарку, которая ухаживала за Сергеем Алексеевичем. и помогла ему выздороветь.
Забота и общение у них переросли в любовь. (В конце жизненного пути он мне сказал, что всю жизнь любил Женю). После выписки из госпиталя с одним глазом продолжал служить при госпитале. Возил рентгеновское оборудование госпиталя.
В трудное время блокады был направлен на дорогу жизни через озеро Ладогу. Возили на большую землю больных, истощённых ленинградцев, а обратно везли продукты. Трудно было порою ездить без сна и отдыха. Но это была война.
Соколовы Сергей Алексеевич и Евгения Карловна прошли с госпиталем Прибалтику, Орловско-Курскую дугу.
Отечественную войну закончили в Германии.
Победа! Госпиталь, где они служили, отправили на Восток. Далее они участвовали в войне с японцами и в освобождении Китая.
Отечественная война для Соколова Сергея Алексеевича и Урбанник Евгении Карловны закончилась в Китае 2 сентября 1945 года.
После войны они официально поженились и родили шестеро детей. Вечная им слава и вечная память!
Мы гордимся своими родными и народом своим!
Дети Соколовых Сергея Алексеевича и Евгении Карловны.

Галина Ситникова (Шабашова) Таня, большое спасибо за твой рассказ. Так тронуло душу.     

Я тоже вспомнила своих родных дедушку и бабушку Поляковых. Они жили в селе Иткуль. Мой дед Поляков Андрей Ефимович, а бабушка Парасковья Ивановна.

И вот сейчас задаю вопрос, ваш глава семьи был Поляков Иван Ефимович и мой дед тоже Ефимович. Может у нас течет родственная кровь?
Дедушка и бабушка жили дружно. Я, как помню, бабушка пекла хлеб для колхоза, а дед делал для колхоза вилы ( трехрожковые), сани, грабли.
Он у нас был рукастый. Во дворе был большой сарай, где он просушивал свои изделия. Ему заказывали лодки, так как село стоит на берегу озера, лодки пользовались спросом. И у него была не одна лодка, он бл большим любителем ловить рыбу.
Помню наловит много карасей и зовет нас, чтобы мы помогли почистить рыбу. И карасиков мы чистили и разрезали по спине, а потом дед сушил рыбу. На зиму делали запас рыбы насколько мешков. А какая она была вкусная, когда бабушка стряпала рыбные пироги.
Наших дедушку и бабушку тоже раскулачили. И им снова пришлось подниматься. Хотя у них не было наемных рабочих, они все нажили своими руками. Какая была несправедливость. У них было двое детей: моя мама Полякова Ольга Андреевна и ее брат Евгений. Поляков Евгений Андреевич погиб на войне.

А моя мама вышла замуж за Шабашова Степана Тимофеевича и родилось у них 11 детей. Во время войны мама работала в колхозе, папа был на войне. Из жизни папа ушел рано, в 63 года, а мама в 82. Долго жили они в селе Иткуль, учились мы сначала в Иткуле  и Житниково.

Но когда ввели 11 классов, они решили переехать в с. Чаши. Так как им хотелось, чтобы их дети учились в школе и жили дома, а не в интернате.

Вот и я закончила Чашинскую школу. Хорошо помню нашего директора Полякова Фёдора Ивановича. Добрейший, умный и заботливый наш «папа» — вот такой был наш директор.
Я часто бываю на малой Родине и всегда бываю на кладбище, так как там много лежит моих родственников. Бываю на могиле и у Фёдора Ивановича и его дочери Нины, мы учились с ней в одном классе.
Часто вспоминаю сейчас своих родителей, какие они были добрые люди. Как-то даже не слышала о каких -то трудностях, чтобы они говорили.
А сейчас понимаю, что им было очень трудно нас поднимать. А мы как могли им помогали. Помню летом, мы спим на сеновале, папа придет с разнорядки ( в то время нужно было узнать, сходить в контору, кто на какую работу пойдет ) и будит нас.

А нам вставать так не хочется, потому что уйдем в клуб в кино, и еще гуляли до рассвета. А вставать надо. Летом старались заработать денежку, чтобы все вещи купить к школе. Папиных родителей я не знала. Его мама Василиса умерла очень рано, а папа Тимофей погиб в 1916 году. У них было четверо детей: Илларион, Анна, Павел, Степан ( мой папа) и Ольга.    Дядя Илларион участник ВОВ, вернулся с войны и работал в Чашинском совхозе.

Дядя Павел погиб в ВОВ. ​Шабашов Павел Тимофеевич попал в плен 3.09.41г. находился в шталаг Х В, похоронен в феврале 1942 г в  г. Зандбостель.

Мой папа вернулся с войны и работал в Чашинском совхозе.
А вот со стороны моей бабушки Василисы очень много родственников. Я даже с некоторыми незнакома до сих пор.
Моя бабушка Пустуева Василиса Петровна, у нее были сестры: Анна, Парасковья и Наталья.
У Анны были дети: Зоя, Андрей, Иван, Таисья, Леонид. Они жили в Асямоловой, их фамилия была тоже как и у нас — Шабашовы. У Парасковьи детей не знаю, у неё был внук Кыров Геннадий и его жена Рая ( они живут в Чаши)
А вот у Натальи тоже было много детей: Лазарь, Егор, Никифор, Агния, Григорий, Екатерина — Шабарчины.
Кто-то из моих родственников жил и живут в Житниково, а кто-то в Чаши. А в основном вся родня разлетелась в разные стороны нашей большой страны.
Да, на плечи наших родных выпала нелегкая пора, много они пережили и повидали в своей жизни и старались, чтобы скрасить нашу жизнь, сделать ее более богатой, легкой, радостной. СПАСИБО ИМ ЗА ЭТО!

Галина Шабашова (Ситникова)

.
Сегодня мне захотелось поделиться с вами несколькими страничками из истории нашей семьи Поляковых.

Может быть это вдохновит и кого-то из вас заняться написанием истории своей семьи.
История нашей семьи, как малая частичка истории нашего родного края
Фамилия «Поляковы» довольно часто встречается в списках жителей поселений нашего Каргапольского района и даже в нашем селе Чаши проживает несколько семей Поляковых.
Вполне может быть, что наши семьи когда-то имели общие родственные корни. Очень часто по фамилии человека у нас можно догадаться из какого села он родом.
Например, если фамилия Соснин, то скорее всего он из Житниково, а если Бахарев или Поляков, то прослеживаются иткульские или тукманские корни. Основатели нашей семьи Поляковых жили в деревне Тукманное.
Все мы с вами считаем, что наши семьи особенные, и это правильно, у всех свои неповторимые семейные истории, а из этих наших простых жизненных историй складывается сама жизнь нашего народа, пишется история нашего родного края и всей нашей страны.
С годами до нас доходит,что оценивать что-то или кого-то мы просто не вправе, а вот ценить то доброе, что сделано до нас, мы можем.
А ещё лучше, если мы что-то доброе сделаем сами и тихонько будем нести эстафету добра и передавать её тем людям, которые тоже хотят чтобы жизнь постепенно становилась лучше и чтобы ещё кто-нибудь встал на дорогу добра и света.

На примере семьи наших родителей хочется рассказать об уходящем поколении людей совершенно замечательных, последние представители которого постепенно покидают нас навсегда.

Это было поколение фронтовиков и тружеников тыла, детей военных лет и просто людей, переживших страшные тяготы переломных моментов нашей непростой русской истории.

Жизнь многих этих людей мне довелось наблюдать долгие годы, об их жизнях можно писать романы, а я всё не устаю восхищаться тем, какие это были в большинстве своём замечательные люди.

Они сделали свой выбор в пользу духовности, нравственной щедрости, оптимизма, добра и бескорыстия.

Военные и послевоенные годы научили их ценить саму человеческую жизнь во всех её проявлениях.

Даже семьи в те годы были, в основном, многодетные. Часто детей в семьях называли в честь погибших на войне родственников и друзей.

Оставшиеся в живых люди смотрели на послевоенный мир совсем другими глазами.

Мудрые люди говорят, что если человек даже просто читает о хорошем человеке или о чём-то добром и светлом, он уже и сам становится чуточку лучше.
Вот и нужно хранить наши семейные истории, как великую ценность и передавать их нашим детям и внукам.
Мне всегда была интересна история нашего села, жизнь в разные времена людей, в нём живущих, и я стараюсь хоть что-то узнать о нашем прошлом и сохранить это для наших потомков.
Кто-то из них будет жить в нашем селе, а кто-то нет, но те из них, кто этим когда-нибудь заинтересуется, как и я, сможет найти материалы о нашем селе, которые мы для них сохранили .
В социальной сети «Одноклассники» есть группа о нашем селе Чаши, в которой размещено более 60-ти альбомов по истории села, о его жизни и людях, в нём живущих.
В альбомах размещено более 12 тысяч фотографий, а в нашей группе «Чаши, чашинцы. Мы здесь жили. Мы здесь живём.» состоит почти 3000 человек. Многие из членов нашей группы очень активно и заинтересованно помогают мне, добавляя в альбомы свои фотографии.
Конечно же, как и все, я горда тем, что есть и мне что рассказать о моей родной семье, есть чем гордиться по-хорошему членам нашей семьи Поляковых.
Среди альбомов группы о родном селе есть и альбом о наших родителях-фронтовиках под названием «Война в судьбе наших родителей.»
Пока были живы старшие члены нашей семьи мне удалось расспросить их о жизни Поляковых в разные времена и записать их рассказы.
К великому сожалению, я не смогла пока заглянуть совсем далеко, но историю семьи могу проследить примерно с начала 20-го века.
В начале 20-го века и в первые его десятилетия проживала семья Поляковых в деревне Тукманное, которая находится совсем недалеко от нашего села Чаши.
Жили в те времена Поляковы большой и дружной семьёй, имели большой по тем временам двухэтажный дом, в котором иногда проживало до 18 человек, т.к. несколько поколений семьи жили вместе.
Дом был по-сибирски крепок и добротен, первый этаж был каменным, а второй деревянным, так тогда было принято строить .Вокруг дома стояли конюшни для выращивания скота, амбары для хранения зерна и охотничьих и рыболовных снастей. Были ворота парадные и ворота для выгона скота. Держали своих лошадей, которые помогали в нелёгких крестьянских трудах. Была и своя мельница на паях с соседями,такими же работящими хозяевами.
Всё это я узнала из рассказов своих тёток Елены и Екатерины.
Тётки, папины старшие сёстры, приезжали в гости часто.
Они были старше нашего папы намного и его, младшенького, преданно любили. А он, в свою очередь, был им всю жизнь помощником и опорой.
Чаще приезжала тётя Катя, которая заменила нам бабушку, рано ушедшую из жизни. Приезжала она часто, жили они в то время в деревне Красный Бор и её приезд мы всегда связывали с братом Алёшей с тем, что, как всегда, будем с ней вместе стряпать пельмени.
Когда она заходила, младший брат Алёша радостно кричал: » Тётя Катя приехала, пельмени будем стряпать!» Папа же говорил обычно : » Вот и сестрима приехала.» Тётки были очень близкими и родными людьми в нашей семье. Маму они всегда очень уважали и чем могли ей помогали.Она у них была большим авторитетом по медицинской части и лечила всю родню и всех знакомых и друзей.
Надо сказать, что едой мы никогда не были обижены, потому что родители всегда держали хозяйство, кроме того, папа был удачливым охотником и мясо в доме никогда не выводилось.
Мама была отличной хозяйкой и, отправляя нас по утрам в школу, всегда сытно кормила. Но вот на пельмени на большую семью, а нас было четверо, сил у неё не всегда хватало.Пельменей нужно было настряпать огромное количество, потому что ели мы наперегонки, соревновались обычно, кто съест больше. Любили делать пельмени с сюрпризами — на удачу и всегда ждали, кому они попадут.
Не знаю как наша мама вообще всё успевала . Работала в больнице на полторы ставки, ходила за хозяйством, шила нам пальтишки и другую одежду из своих каких — то старых вещей, вышивала, вязала, и делала многое — многое другое. Вот тётя Катя и радовала нас пельменями и довольно часто.
Однажды, когда мы в очередной раз стряпали пельмени, а я тогда была юной пионеркой, зашёл разговор о прошлом и я решила пожалеть тётю в том плане, что голодали они раньше до революции да бедовали.
И как сейчас помню её реакцию. Она на меня внимательно посмотрела и только и сказала, что нет мол, Танечка, мяса вдоволь всегда было, жили сытно, держали большое хозяйство.
И всё. Что — то мне показалось не так в коротком ответе тёти Кати, обычно мы многое обсуждали и о многм говорили, но старшая тётка никогда не говорила о прошлой ушедшей жизни.
Лишь спустя много лет рассказала, как жили наши родные в начале и середине прошлого века, тётя Елена, которая в период раскулачивания была подростком.
Деревня Тукманное всегда славилась своими плодородными землями, охотничьими угодьями, рыбными озёрами, грибными и ягодными местами.
Семья жила своим хозяйством, пахали и сеяли пашню, держали скот, садили большой огород, работали на мельнице, охотничали и рыбачили.
Все мужчины в семье были потомственными охотниками и рыбаками, выкупали специальные лицензии, были непьющими и работящими, а потому и жили зажиточно.
В деревне было много старообрядцев и Поляковы тоже придерживались старой веры. Как правило, старообрядцы были очень сдержанны в выражении своих эмоций, строги, серьёзны и не расточительны. Были очень хозяйственны и вели довольно замкнутый и скромный образ жизни. Эмоциональная сдержанность и строгость родителей помогали воспитывать в детях послушание, почтение к старшим, приучали к труду и к порядку с ранних лет.
Мне кажется, что в истории нашего Зауралья старообрядчество сыграло очень большую роль, которая не на виду, но огромна.
Уверена, что оно оказало огромное влияние на формирование нашего, исконно сибирского типа характера. Вижу, например, по себе, что хоть и росла я в советские времена и никто в ближайшем моём окружении и не говорил даже о религии, а наоборот, и мама и папа были истинными коммунистами, всё же нахожу в себе и в своей родне те самые черты характера, которые были присущи нашим далёким предкам.
Нравится мне это иногда, или не нравится, но это факт. И вижу это не только по своей семье.
Глава семьи Поляковых Иван Ефимович был крепким светловолосым и спокойным мужчиной, а бабушка Ульяна Яковлевна статной белолицей красавицей со смоляными вьющимися волосами
..Внешность дедушки и бабушки описываю со слов тёти Елены , потому что фотографии не сохранились. Родные люди всегда кажутся нам красивыми.
Вот так описывала тётя Лена свою маму Ульяну: «Из всех наших только мой старший Сашенька на неё похож, кудрявый да красивый.!»
И правда, сродный наш брат Александр и в самом деле всю жизнь был красавцем, да и в старости красивым остался. Все остальные известные мне члены нашей семьи очень разные, но все очень обычные внешне люди.
В семье жили достаток, лад да любовь. Старших почитали и слушались, богоданным деткам радовались. Многочисленной и крепкой была и родня.
. А какие были имена !
Ерофей, Панфил, Василиса, Лукерья, Павла, Екатерина, Ульяна – это всё имена наших родственников. Вот в такой семье и появился на свет наш папа – очередной и любимый ребёнок Фёдор, четвёртый после Екатерины, Семёна и Елены. Потом родился и пятый ребёнок — сын Алексей.
Всем хватало тепла, еды, любви и ласки в этой большой крестьянской семье, старым и малым. Когда Феде был совсем маленьким, в семье вновь ожидалось прибавление, бабушка Ульяна вновь ожидала ребёнка, в старообрядческих семьях радовались всем детям, которых давал Бог. Жизнь шла в трудах и нехитрых житейских радостях.
Но в двадцатых годах наступили для семьи Поляковых, как и для многих других семей в то время, лихие времена. Деда Ивана признали кулаком и он где-то сгинул на лесных работах. Осиротела без хозяина семья. Но на этом все беды не закончились.
В то время семьи кулаков отправляли подводами на поселение в Омскую область, это же ждало и семью Поляковых.
Но почти в последний момент перед отправкой беременную и вдовую к тому времени Ульяну с детьми пожалели отправлять в дальнюю дорогу и просто выгнали из родного дома навсегда и забрали всё, что было нажито семьёй к тому времени.
Бабушка Ульяна Яковлевна с детьми была выселена из деревни и лишена прав, это тогда называлось» поражение в правах.» Эти сведения о бабушке мы нашли в Курганском архиве.
Тётя Елена вспоминала, что на дверь дома сразу же повесили большой амбарный замок и разрешили взять с собой только то, что на себе, да кошму и подушки.
С тем и начали Поляковы новую жизнь. Первую ночь они ночевали в своей бане. Сначала жили по соседям, спали где придётся, потом начались настоящие скитания.
Родился маленький Алексей, стало ещё тяжелее. В Шадринске жила родня по линии тётки Лукерьи. Поехали в Шадринск к родне, не бросили их в беде родственники, приютили, поселили в малухе во дворе. Помогали от души чем могли, но еды всё равно всегда не хватало
Годы были голодные и нашему, подросшему в скитаниях папе, довелось и милостыню у церкви просить и даже у собаки из миски воровать корм, да и много чего ещё довелось пережить.
Никогда он об этом не говорил и не вспоминал при нас , это всё я узнала из рассказа его старшей сестры Елены. И только, когда они снова вернулись в наши родные края, судьба смилостивилась над ними, высватал бабушку Ульяну бездетный вдовец из соседней деревни Иткуль Иван Миронович Поляков, наш однофамилец.
С ним и дожили они до войны, мир не без добрых людей, помог он бабушке Ульяне поставить детей на ноги. Не обижал он их, был хорошим хозяином и удачливым охотником, порядочным и добрымчеловеком.
Жизнь шла своим чередом , детство оставалось детством.
Были у ребятишек той суровой предвоенной поры и свои детские радости, босоногие игры, купания, весёлые походы в лес и на рыбалку. Берёзовые колки, земляничные поляны, спокойная гладь озёр нашего речного края, разнотравные луга с неброскими сибирскими цветами – всё это щедро наполняло юные души любовью и добротой.
Не было никакой злобы, злопамятства, хоть и начали жизнь очень многие в те времена с чистого листа. Наш дед Иван сгинул, как кулак, а его брат Ерофей, например, был будённовцем и справку, подтверждающую это, с гордостью хранят его потомки.
Сложные были времена, не нам о них судить. В семье нашей и слова никогда не говорилось о том, что дом наших предков почти до начала 21-го века продолжал служить людям в Тукманном, там все годы была деревенская школа.
С великой гордостью за свою родню прочитала я недавно книгу нашего земляка Владимира Георгиевича Малахова « Из Великих Туманов».

Под названием Великие Туманы скрывается родная деревня наших предков Тукманное.
А главными героями книги являются дядя нашего папы Ерофей, о котором я уже говорила, и его верная охотничья собака Шумко. В этой книге рассказывается, как помогали выживать осиротевшим семьям в военные и послевоенные годы старый охотник и его собака, были они настоящими кормильцами деревни в те тяжёлые времена.
В годы войны деревня Тукманное выставила против фашистов более двухста защитников Отчизны. В военные и послевоенные годы много было в деревне осиротевших дворов , голодных детишек, вдов и стариков.
После каждой охоты дед Ерофей со своей собакой разносили лесные подарки – дичь . «Вот вам от Шумка, сорванцы,»- говорил Ерофей.
Эта непоказная и обыденная помощь озарила детские души на всю жизнь. И один из этих сорванцов – Володя Малахов рассказал об этом в своей книге.
Так и мы узнали, какой же доброй была душа нашего дядюшки.
Был он строгим, характерным, как говорят в деревне, и сам бы никогда об этом не рассказал.
Любовь к природе, родной стороне и верность ей пронёс и наш отец Фёдор Иванович через всю свою жизнь. И был он тоже замечательно добрым человеком, который много сделал для нашего села и для своих учеников.

Предвоенные годы были годами больших свершений и героических дел всего народа и деревенские мальчишки того времени мечтали быть трактористами, лётчиками, строителями новых городов, заводов и гидроэлектростанций. Мечтал об этом и юный Фёдор.
В деревне в те времена дети всегда работали вместе со взрослыми, работали ответственно и серьёзно. В труде формировался характер, закалялась воля предвоенного поколения.
Школьники работали вместе с родителями на колхозных полях, на сборе живицы, на покосах, азартно соревнуясь друг с другом в труде и учёбе.
Дети того времени рано усваивали простую крестьянскую педагогику, что счастье человека зависит от его умения трудиться и это убеждение легло в основу того, что уже когда наш папа работал директором нашей сельской школы, то она считалась одной из лучших базовых школ в нашей Курганской области по постановке в ней трудового воспитания учащихся, а он сам, единственный из директоров школ области, был членом коллегии облоно.

Но не пришлось стать нашему папе лётчиком или строителем, встреча с замечательной учительницей Еловских Александрой Ивановной изменила всё и он стал мечтать быть учителем.
Александра Ивановна покорила своих учеников влюблённостью в профессию, знаниями, душевной щедростью и добротой.
В 1937 году папа закончил семь классов и без экзаменов был принят в педагогический техникум.И снова жизнь в Шадринске, но уже в качестве сначала студента педагогического техникума, а затем и учительского института. Незаметно пролетели годы учёбы, легко и интересно было учиться любимому делу.
Математику, как специальность, выбрали за него, просто отправив всех юношей на математический факультет. И не ошиблись, так как получился из него талантливый учитель математики. И это не просто слова.

Многие его ученики поступали из нашей сельской школы в МГУ и прославленные институты Новосибирска, были годы, когда по результатам контрольных работ признавали нашего папу лучшим математиком области.
В 1940 году отправили молодого математика работать в Брылинскую школу. Это было интересное, романтичное и насыщенное всевозможными делами время.
Лыжные агитпоходы в соседние деревни, концерты и просветительские лекции, весёлые танцевальные вечера с гармонью, песни под звёздами, костры и печёнки, юношеская романтика и любовь…
Но грянула война… 1941 год. Нашего папу, как человека образованного, отправили сначала на учебу в Одесское артиллерийское училище имени Фрунзе, а после его окончания в 1942 году, уже лейтенантом, в секретный дивизион особой мощности, который был подчинен непосредственно высшему командованию. Был командиром отдельного взвода инструментальной разведки.

Офицером этого дивизиона он участвовал в боях под Ленинградом, на Перекопе, под Севастополем, Ковелем, Минском. Варшавой, Данцигом, Штеттином. Этот дивизион всегда перебрасывали на самые трудные участки фронта, на него постоянно охотились немцы, и служить в нем было очень непросто.

Передвигались машины с «катюшами»только по ночам и без света, чтобы не засек с воздуха враг. Когда батареи наносили мощный удар по врагу, они должны были немедленно передислоцироваться, причем счет времени шел буквально на минуты, потому что враг немедленно наносил удар по огневым позициям. Если же возникала угроза захвата установок врагом, то их необходимо было сразу же взорвать, чтобы секретное оружие не попало в руки врага.

За личную храбрость и умение вести бой старший лейтенант Поляков Федор Иванович награжден орденами Отечественной войны второй степени и Красной звезды и семью боевыми медалями.

А встретились наши родители в немецком городе Альдаме уже после окончания войны.Вся юность нашей мамы Марии Малышевой, девушки – фельдшера из Калининской области, прошла на войне. 
   Но вот война позади, в госпитале продолжают лечить раненых, а по вечерам начальник госпиталя начал вывозить своих девчат на танцы. Там-то и встретила наша мама свою судьбу- старшего лейтенанта сибирского дивизиона особого назначения нашего будущего отца Федора Полякова.

Наша мама до войны жила в селе Рыбинское – Заручье Максатихинского района Калининской области. Один из ее дедов – Афанасий был крестьянином, а второй –Наум — портным, ходил по избам и шил на заказ шубы из овчины, мама вспоминает, что дед Наум был большой шутник и насмешник и бабушке Василисе часто приходилось находить на него управу с ухватом в руках.       
Думается, что именно от него наша мама унаследовала веселый нрав, острый язык и боевой характер. Было в ее жизни счастливое деревенское детство, любящие папа и мама, два брата, множество деревенской родни, но вдруг Манечка заболела, у нее почти на год пропал голос и общалась она с родными только жестами и записками, благо к тому времени уже научилась писать. Помог справиться с недугом одаренный деревенский фельдшер из соседней области, к которому ее свозили родители.

Когда девочке было 14 лет, тяжело заболела мама и как ни старались ее спасти, она умерла. В память Маруси врезались воспоминания о том как лечили ее маму от водянки. Протапливали огромную русскую печь, которая одновременно служила и баней для всей семьи, ждали определенное время, потом застилали кирпичи в печи досками и укладывали на эти доски больную, голова была снаружи, а вход в печь завешивали плотной тканью. И многим такое лечение помогало, но к сожалению не помогло их маме.
    Девочка тяжело переживала смерть матери и решила учиться на фельдшера, чтобы помогать людям исцеляться от болезней, как помог ей в свое время лекарь, о котором шла молва по всей округе.
    Маруся росла смышленой и когда закончила семилетку, поехала в город учиться дальше. В медицинском техникуме города Бежецка она училась легко и с большим желанием.

Ночами часто дежурила в больнице, потому что стипендии не хватало даже на скромное пропитание. В каникулы она собирала на болотах клюкву, чтобы продать ее на рынке в городе и купить хоть что-то из одежды.
Сейчас нам это трудно понять, потому что хорошее образование стало общепризнанной нормой, но в те предвоенные времена, когда большинство людей в деревне имели образование в объёме начальной школы, такое стремление учиться у девочки — сироты могло говорить только о незаурядном уме, упорстве и трудолюбии.
Но вот годы учебы позади.
Перед войной девушка начала работать в больнице и справила себе новое пальто, шляпку и нормальную обувь и так это было здорово после долгих лет учебы в единственной кофточке и стареньком пальтишке. Но к сожалению и поносить тех вещей ей почти и не пришлось.

Сначала ее призвали на финскую войну, но воевать в той войне не довелось. Эшелон с их частью простоял около месяца под Мурманском и их демобилизовали. 
  А купленные на первые заработанные деньги вещи так и остались у родни в деревне . Интересно то, что мама с любовью и очень подробно описывала эти вещи спустя почти 70 лет. Но долгие пять с лишним лет, все ее лучшие девичьи годы ей пришлось проходить в солдатской шинели и кирзовых грубых сапогах, быть в рядах защитников нашей Родины.

Великую Отечественную войну ей досталось пройти с начала и до конца. На Западный фронт маму отправили в эшелоне уже в первый день войны -22 июня со станции Бологое.
Первые месяцы войны была военфельдшером в полевом медсанбате, собирали раненых на поле боя, обрабатывали раны и отвозили их в санитарных летучках в госпиталя.
В то время шли кровопролитные бои и от их части очень скоро почти никого не осталось и тех, кто остался в живых, отправили на переформирование. Мама вспоминала с улыбкой такой случай, когда перед отъездом на переформирование, девчонки — медички решили подремать до отправления поезда на полу пустого вокзала, завернулись в плащпалатки и уснули.
А когда проснулись, здание вокзала дрогнуло от дружного хохота солдат, прибывших позднее, когда те увидели с каким испугом и удивлением выглядывают девчонки из-под плащпалаток, окруженные солдатами прибывшей на вокзал военной части.

Следующим местом службы был санитарный поезд, который собирал раненых из полевых медсанбатов и доставлял их во фронтовые госпиталя. Сохранилась фотография со строительства фронтового госпиталя.

Но через несколько месяцев у станции Издешково санитарный поезд попал под жестокую бомбежку. Мама вспоминает, что это был кромешний ад.
Раненые прыгали на костылях, кто не мог передвигаться, пытались скатываться с насыпи, спасались все кто как мог.
Медработники вытаскивали раненых бойцов из вагонов поезда, ,пытались оттащить их куда-нибудь в укрытие. Когда самолеты улетели, стало ясно, что все они попали в окружение.
Было принято решение разделиться на малые группы и выходить из окружения кто как сумеет. Маме достались шесть человек раненых, которые могли хоть как-то передвигаться.
Стоял октябрь, леса уже начали оголяться и ночами было холодно. Выходили из окружения целый месяц, потому что идти приходилось только ночами. Страдали от холода и голода. Лишь изредка удавалось достать продуктов в какой-нибудь деревне, где добрые люди делились последним куском с ранеными бойцами.
Один из бойцов говорил маме, что вот закончится война, и если они останутся живы, то он ее найдет и всю оставшуюся жизнь кормить будет.
Вышли из окружения под Можайском и мама сдала раненых на долечивание в госпиталь, а ей дали справку удостоверяющую это , порядки ведь тогда были очень строгие.
Своего кормильца маме больше так и не довелось увидеть, и как сложилась его дальнейшая фронтовая судьба, она не знает.

Далее ее путь лежал в Москву на Стромынку, где был центр, в котором специальная комиссия решала, что делать с теми, кто вышел из окружения.     
Когда мама показала бумагу, что она вывела из окружения и сдала в Можайский госпиталь на долечивание шесть раненых, то к ней вопросов больше не было и ее отправили служить дальше в армейский госпиталь хирургической сестрой.

Немало жизней спасла она в годы войны. Очень часто приходилось оказывать помощь раненым под артиллерийским огнем и бомбежкой с воздуха.
Эта юная и хрупкая девушка оказалась очень сильной и мужественной. Она не думала о себе, об опасностях, которые постоянно грозили ей .
Когда шли тяжелые бои медики работали буквально сутками, чтобы спасти как можно больше раненых.
Мама вспоминала, что спали они в таких случаях по паре часов на тюках с перевязочным материалом рядом с операционным блоком. Чаще всего госпиталь развертывали в лесу, чтобы уменьшить риск бомбежек

.Военфельдшеру младшему лейтенанту Малышевой довелось вместе со своим госпиталем воевать на Западном фронте под Смоленском и Ярцево, на Сталинградском и Донском фронтах под Сталинградом, на Центральном фронте на Курской дуге, а также на Белорусском фронте.

Далее путь их армейского госпиталя, входившего в состав Северной группировки войск , лежал через Польшу и Германию на Берлин. День Победы встречали в Берлине, плакали, смеялись, радовались.

За заслуги перед Родиной в годы Великой Отечественной войны младший лейтенант медицинской службы Малышева Мария была награждена многими медалями.
На войне к тому времени погибли ее отец и старший брат и еще очень многие из некогда многочисленной деревенской родни. Сколько горя, страданий, страха и тяжкого военного труда позади!
Вскоре после того, как молодые люди познакомились и несколько раз повстречались на танцах, сибирский дивизион, в котором служил Федор, перевели в другую часть Германии.
Видимо связала наших родителей большая любовь , потому что за пятьсот километров прибыл Федор со своим ординарцем, чтобы просить благословения на брак с Марией у начальника госпиталя.

Так появилась семья двух фронтовиков.
В память о погибших на войне отце и брате мама на всю жизнь оставила себе в браке девичью фамилию — Малышева, чтобы осталась память о ее родной семье.
Как грамотному, смелому и толковому офицеру отцу давали направление в военную академию, но он до войны был сельским учителем и не смог забыть школы, своего дела, своих учеников, тянула к себе родная сторона, и он отказывается от направления в академию.
Через некоторое время началась первоочередная демобилизация учителей, и родители уехали на родину отца — в Зауралье.

Трудно было маме привыкать к жизни в далеком сибирском краю, но всегда рядом с ней был ее Федор. Все делали вместе, учились жить обычной мирной жизнью, от которой они за годы войны отвыкли.

И стала наша мама настоящей сибирячкой, прожила 91 с половиной год, очень много сделала доброго для наших селян, стала почётным гражданином нашего села, имели они с папой много заслуженных наград и за свой мирный труд.

Создали нашу большую и дружную семью. Здесь, в Курганской области, появились на свет четверо их детей, восемь внуков, а затем 15 правнуков, здесь наши родители трудились честно и добросовестно всю свою жизнь.

Мама работала старшей сестрой больницы, а папа был директором нашей сельской школы и стал Заслуженным учителем России.

Папа ушёл из жизни рано, он не дожил даже до 60-ти лет, но его всё ещё помнят у нас в селе и в округе и помнят очень по-доброму и этим мы, его потомки, очень гордимся.
    Много сил и энергии вложил он в строительство и оборудование сельской школы, в которой учатся наши сельские ребятишки.

Есть у нас в родне нефтяники и строители, учителя и воспитатели, спасатели, водители и крановщики и представители многих других профессий.
Всегда будет радовать то, что живут в своих детях, внуках и правнуках наши замечательные родители и их предки, что все их потомки – это простые, добрые и честные люди, что все мы, слава Богу, живём дружной и сплочённой семьёй.
Великая честь за всё и хвала нашим дорогим родителям.
Это рассказ только об одной веточке нашей старинной семьи Поляковых, одна из страничек истории нашего Зауралья.

Моя мама Соснина (Замятина) Клавдия Михайловна родилась в селе Брылино Чашинского района. 
Мое детство, я в нем
Когда маме было чуть больше 14 лет, она решила идти в ногу со временем и попросила родителей отпустить её на курсы трактористов, (а потом она училась и на бригадира тракторных бригад) в селе Локти. Это было в те времена великолепное село. Многочисленное, красивое, трудолюбивое. Родители мамы были против учебы на тракториста, но у мамы был волевой характер и она на своем настояла. Там мама и познакомились с нашим отцом, красивым, добрым, умным и работящим. Отец всегда казался интеллигентным человеком — от природы так случается. А мама была крестьянской внешности, но внутренней необычайной силы и красоты, веселого нрава, задора, чем и подкупила будущего тракториста-бригадира. Он решил, что лучшей жены ему не найти, хотя невест у него было много, вспоминала мама. Мамина брылинская семья жила не бедно. В постоянных заботах и труде летом, и чуть меньше зимой, но каждый день мамиными родителями был расписан для каждого члена семьи. Семья имела свою маслобойню, свою мельницу, были в хозяйстве лошади, коровы, другой скот, птица. Семья, как и многие другие семьи в то время, была многодетной (10 детей), все дети были трудолюбивыми, выносливыми. Разъехались, завели семьи.
Жизнь молодых в Житниково после маминой зажиточной жизни в родительском доме была нелегкой. В семье отца было 10 детей. Было не просто. Но надо знать характер нашей мамы и её напористость. Появилось и свое жилье. Приданое было дано неплохое в замужество, поэтому жилье было уютным, чистым, на столе и в печи всегда была еда, паренки, печенки, помакуха, повалиха, толокно, каши,супы. Зажили. Родители работали. Голода не знали. Хлеб в доме всегда был. В войну, конечно, было похуже, но семья никогда не голодала. Папкины сестры и братья – наши дяди и тети- все были добрыми, терпеливыми, со своими сложными судьбами, но с сохранившимся душевным теплом.
Сейчас уже никого из них нет в живых. Кто-то погиб на войне или пропал без вести, у кого-то просто век жизненный закончился. Умер последний дядя Павел Михайлович по материнской линии в Екатеринбурге. А нынче, тоже в Екатеринбурге, совсем недавно умерла последняя наша тетя по отцовской линии — тетя Нина Степановна Петухова. Уходят родные люди.
До смерти папки, а было мне тогда 11 лет, мое детство было безоблачным, счастливым, нет даже счастливейшим. Мы не знали, что такое пьянки, дебоши, ссоры в доме, кроме, конечно, детских размолвок между собой. Спасибо нашим родителям, мы не видели пьяного отца, мы не знали, что бывают злые разговоры. В нашем детстве на мою долю, выпало простое детское счастье. Мы слышали правильную речь отца, его шутки про кривого комара на березе, его юмор, несмотря на болезни, его такт, и даже строгость, когда кто-то из старших чересчур провинится, не уследив за младшими.

Мы слушали и даже заслушивались необычной  маминой манерой разговора, с чувством юмора, с фантазией и весельем, даже если было очень трудно, при этом с бесконечным уважением к отцу. На людях только Степан Степанович. Когда наша мама, бывало, разойдется, рассердится на наше недостойное поведение, она ярко и очень выразительно заявляла нам, что «уйдет от нас по крапиве…».  А когда я подросла, папке уже некого было наказывать, все выросли, а я не знала отцовской строгости, да и маминой тоже.  Одним словом, «заскребыш, последыш», как звали меня родители. Наша мама говорила необыкновенно, её своеобразная манера общения всегда удивляла собеседника, а её певучесть, её необыкновенный по тембру голос радовал слух и нас, её родных, и всех, кто слышал, как она поет. «Очаровательные глазки» были одной из её любимых песен. До сих пор слыша эту песню, перед глазами стоит мама. Мама с отцом всегда заводили песни в компании. В 70-е годы приезжал в село фольклорист. Он попросил найти в селе тех, кто знал много старых песен, неизвестных широкой публике. Потом в клубе они  долго занимались старинным материалом, пели,  вспоминали песни. Он записывал, говорил, что у мамы удивительный голос и что она помнит удивительно много интересного и замечательного песенного материала, но кто он был и откуда — не знаю. А жаль. Дома меня тогда не было, училась в Омске.

Еще был жив папка.

 Большой стол в кухне. Мы вокруг стола — едим, пьем чай или стряпаем пельмени — все проходило привычно,  размеренно. Всегда по установленному порядку, спокойно, весело. Однажды во время ужина, Геннадий (он приехал из Свердловска на каникулы) решил продемонстрировать свое умение петь. Пел он, конечно, хорошо, но запел, видимо, не вовремя. Остановила его пение поварешка, вскинувшаяся в маминой руке на его маковку. Но и тогда это было сделано не злобно, а весело, для науки поведения за столом.

Посидим кружочком мы у печки круглой,

 поедим пельменей, попоем,

Почитают книжки мама и отец наш

Мы все рядом с ними радостно замрем…

Мы все много читали. Помню, прибегу в библиотеку к Таисье Артамоновне за книжкой, а сама я  была еще росточком махонькая, прошу новую книжку. Библиотекарь сначала заставит меня рассказать, о чем это я прочитала в книжке, убедится, что успела прочитать и могу рассказать, и только потом дает другую. Везло тому у нас в семье, кто успевал пораньше залезть на печку и за цветной занавесочкой наслаждаться чтением, когда все спят. И вот уже тогда, ночью, повзрослев, можно было почитать книжки, «запрещенные» родительской цензурой. Читали  и тогда, когда было освещение от свечей, от керосиновой лампы, и когда появился постоянный свет.

     Когда отец приходил после работы домой (а было уже довольно поздно), он и мать читали нам вслух книги из русской классики – Толстого, Чехова, Тургенева, Гоголя и других великих писателей..  Мама с папкой сами любили читать и приучили нас всех слушать и читать. Любили мы читки у «голландки». Родители очень красиво читали, выразительно, с чувством, объясняли, если что-то было нам непонятно. Наши глазёнки слипались от сна, но мы всё слушали-слушали и засыпали под мерные голоса чтецов-декламаторов. Потом отец разносил нас по спальным местам. Как далеко вперёд смотрели наши умные родители! И ещё об отце: после наших походов в кино или прочтения книги он всегда просил нас пересказать их содержание. Хорошая методика развития речи детей! В педагогике это называется развитием навыков устной речи, и этим приёмом владел мой отец.   Пели все вместе песни, родители знали их великое множество и мы тоже цепкой детской памятью запоминали их. Помню, видимо для смеха, меня, кроху, ставили на табуреточку недалеко от печки и просили спеть «Соловья» Алябьева. Я пела и думала, что пою, как певица, меня хвалили и посмеивались. Всем было весело. Всей семьей лепили пельмени, а вечером в  печке «голландке» мама варила пельмени в чугунке. Попадались и уголечки, но мама весело говорила, что эти уголечки тоже «пользительны» организму. Пельмени были великолепными, вкусными, никогда больше они не были такого вкуса, как у мамы..

Мамин разговор был таким, что казалось — льется музыка. Весело, задорно, ласково. Всегда с выдумкой, с искринкой.  Много уменьшительно-ласкательных слов — хлебушек, водичка, уголечки. Пишу, а сама думаю про написанные мной слова —  занавесочки, уголечки, табуреточка…Это все от мамы. Это есть в нас. Мы, не задумываясь, говорим так же, как мама когда-то. Мамино наследство. Ну, чё нахохлилась, говорила мама, когда кто-то из нас на что-нибудь обижался.  Куда-то «захрулили» – если что-то терялось. Когда я приезжала в Москву, Геннадий сразу вспоминал много маминых и чисто деревенских слов. Если напокастили — то «накуролесили». Одежда – «лопотина». «Тотвонить» — делать, работать, «разухарится» значит сделать что-то быстро, активно.

До войны у родителей было три сына — Леня 1934 или 1935 г.р., Веня 3.02.1936 года рождения (Венушко, как звала его мама), Геннадий 16.02.1939 г.р. (мама звала Дёско, почему Деско — необъяснимо).  Трое детей, налаженный более — менее быт и вдруг война. В 1939 году отца призвали на Финскую войну. А потом началась ВОВ 1941-1945 гг. и отцу довелось воевать и на ней. 

Мама в годы войны была водителем легковой машины, трактористкой, а позже пересела за штурвал исполинского американского грузовика марки «Студебекер», работавшего на газогенераторном топливе («на чурочках», то есть дровах). 

Страшнее ничего не придумаешь — мама на грузовом автомобиле увозила призванных на фронт на станцию Кособродск, увозила туда мужчин, призванных на войну. Машина была с газогенератором, чтобы на ней ехать, надо было постоянно подбрасывать дрова. Как мама говорила, надо было «раскочегарить машину». Сколько слез, сколько  печальных и злых слов вынесла мама в то время. Бабы ревели, прощаясь с мужьями, многие навсегда,  оставшись вдовами, дети сиротами.  В холодную зиму 1942 года на Ленинградском фронте воевал отец храбро, отчаянно. Только один раз я слышала, как он рассказал, что в одном из боев шли они в атаку вместе с морскими пехотинцами, не сгибаясь, не склоняясь, свистели мины, пули, снаряды и ни один пехотинец не склонился перед врагом.  А с ними шла и  обычная пехота, шли на врага, ненавидя его и презирая страх. Обмороженный, израненный попал в госпиталь, врачи долго боролись за его жизнь, мать, не получая от отца писем, боролась с дурными мыслями, верила, что отец живой. Писем не приходило долго. Маленький Венушко  еще плохо говорил, но однажды пролепетал, что папка живой. А потом по селу проходили беженцы или  переселенцы, были среди них и поляки. Мама накормила их, напоила, они отдохнули перед дорогой, а потом пожилая полька попросила разрешения у мамы погадать. И сказала те, слова, которых так ждала мама. «Придет твой чоловик (муж)  из дальних мест после тяжелой болезни, ты жди», сказала она. Что отец жив, что скоро придет весть из казенного дома, приедет муж домой, будут еще дети и все будет хорошо. Вскоре и правда, пришло из госпиталя письмо от отца. Потом отец вернулся домой, прихрамывая до конца не длинной своей жизни.  А мама на всю жизнь сохранила добрую память о той полячке и потом всегда говорила, если что-то ей нравилось — «хорошо, по-польски выглядит», делегатно (то есть интеллигентно). Кстати, муж у меня поляк…

           Родили Ираиду 20.05.1945 года (в день победы мама плясала с Ирочкой в утробе), потом Римма, потом появилась Руфина и, наконец,  напоследок наскребли и на меня, шутили родители. Вот только далось маме мое рождение нелегко. Мама долго, почти полгода лежала на печи, были серьезные осложнения. Хорошо, что сестры были уже большенькие и вели хозяйство. Звала меня мама не Рита, а Рутка, Руточка. Почему звала Геннадия — Дёско, а меня Руточка, не знаю. Остальные дети все жили со своими неизмененными в быту именами.

Нас назвали именами Римма, Ира, Руфа, Рита — мама ругалась, а папка шел на работу в совет и опять записывал нас именами с труднопроизносимой буквой Р.

В нашем доме часто останавливались, ночевали и даже жили совсем чужие люди. То прохожие, проезжие, то геологи, которые проводили изыскания на территории сельсовета — между Тукманном и Житниково, то те, кому негде было жить. В войну жили эвакуированные из Ленинграда. Дорога Шадринск-Курган была плохой, не асфальтированной, ямы, ухабы, непролазная грязь – на такой дороге машины глохли, буксовали. Проезжающие шли за помощью к председателю совета и оставались ночевать у нас. Мама кормила, поила людей, стелила постель, потом утром провожала очередных нечаянных гостей. Все было просто, никого никто не боялся. Замки на дверях и уж тем более на воротах не висели. Говорили иногда: «Идите к председателю, у него все равно воровать нечего, разве только детей». И нас она учила так — если к вам пришли люди, сначала накормите, а потом беседу ведите и вопросы решайте.

 ТОРОПЯТСЯ ГОДЫ  1978 год                  Е.Соснин — Отцу посвящается

Ах, как годы торопятся, годы!..

Скоро стану я старше отца,
Что изведал с войной непогоду,

И навеки ушел от крыльца.

Помню, мать горевала ночами,

Холодея у каждой стены.

А холодные стены молчали

И качали тоску тишины.

Это было тому лет двенадцать.

Скоро двадцать, потом двадцать пять.

Ничему не хочу удивляться,
Удивлен тем, что годы летят.

Когда наш Венушко женился, он привез к нам из Кетово молодую жену Таню  и её сына Андрюшу. Наша мама казалась такой счастливой, что у Вени есть жена и сынок, что готова была не спускать Андрюшу с рук. Я ей говорю — мама, нам  кажется, что ты любишь Андрюшу больше наших детей. А она, улыбнувшись, ответила тихо — вы и так знаете, что я шибко люблю всех своих детей и внуков, но кто – то тоже должен любить и Андрюшу. Мудро и просто. Это был дан мне урок большой материнской любви. Мама объединяла нас всех, вдохновляла, всех любила, не делая ни для кого исключений. Кто был в доме, всем хватало её любви. Огромное материнское сердце было в маминой груди.

Когда моему сыну Гоше было 10 лет, он сказал мне удивительные слова: я вот смотрю, какие бабушки у других, но такой, как моя бабушка, ни у кого нет. Почему внуки так любили нашу маму? Просто она разрешала им жить в детстве, в своем детском счастливом мире. Многие ли из нас, бабушек, будут поддерживать идею строительства плота на траве во дворе дома в полукилометре от воды? А она им подсказывала- как надо правильно строить, у них были гвозди, молотки, гвоздодер, доски, бревна, веревки, всё, что надо для строительства. Им было по 6 лет. Вдруг они становились строителями, то мореплавателями, то новоселами в построенном доме в предбаннике или  бывшей сарайке для куриц. Причем там были и шторы, и простынки, и подушки. Всё было по-настоящему. А мы, молодые родители, недоуменно смотрели на маму — ты же знаешь, мама, что плот никогда не поплывет и зачем им давать чистое белье. Она, смеясь, говорила нам – главное, что в это верят дети. А чистое, чтобы привыкали к чистоте. Такая была наша мама- бабушка нашим детям, она позволяла детям быть детьми.

Всегда быстро двигалась, делала все быстро, быстро загоралась идеями, так же быстро осуществляла их. Любила аккуратно и чистенько одеваться. Сама шила себе наряды — платья, юбки, блузочки. Её выход со двора назывался «чики-брики» — это значит прилично одеться и выйти в люди. На маме все вещи сидели ладненько. Глаза у неё сияли, походка была энергичной, одежда была строго по фигуре. Прелесть! Ни разу за нашу жизнь мама не вышла в халате и тапочках в магазин. Однажды Руфа купила ей халатик новый и  красивый. Мама одевалась в магазин, я посоветовала ей сходить в красивом халате, потому что он похож на платье, а мама улыбнулась и ответила просто и ясно – я сама-то знаю, что это халат.  И это все – наша мама.  

В наше счастливое детство нам посчастливилось расти в большой дружной семье. У родителей моего отца было 10 детей, у родителей моей мамы было 8 детей. Все выросли. И так же было в то время почти в каждой деревенской семье. Росли и мы, никогда не обделенные любовью, заботой. Наша семья, как все семьи в то послевоенное время, жили трудно, не всегда сытно, но всегда с какой-то удалью, весельем, песнями, книгами, играми. Никто из нас – из семьи Степана и Клавдии Сосниных — не мог обидеться, что ему не хватало любви, ласки мамы, заботы, суровой справедливости отца. На всех всего было поровну. Даже если кто-то из нас иногда вел себя непростительно глупо, неправильно, это никак не сказывалось на родительских чувствах. Отец пришел с войны израненный, простуженный, поэтому все домашние работы лежали в основном на маме и на старших детях. Но он был великим воспитателем, нашим учителем, нашим главным советчиком во всех вопросах и по всем предметам.   Мама, работавшая до войны, в войну трактористкой, шофером, тоже не имела отменного здоровья, но сумела радовать отца постоянным пополнением в семействе, а нас свои бесконечным задором, оптимизмом и  своей великой любовью. Когда мы подрастали, у каждого из нас всегда были определены семейные обязательства. Ежедневные разнарядки определяли каждому свой объем работы. Кому-то надлежало следить за огородом, кому-то за животными, кому-то поддерживать порядок в доме, воспитывать младшее поколение. Надо было косить сено, заготавливать дрова,  приносить дары леса. Ходили часто одни, без взрослых. Весной раненько уходили за много километров в лес за полевым луком, за кисляткой, за пиканами, диким луком. за деревней ели черную ягоду позднику. Никогда и никого в лесу мы не боялись. Когда  начиналась пора грибов и ягод, ходили каждый день. Ходить надо было далеко, но никто из нас и думать не мог, чтобы хныкать, стонать. Несли домой полные ведра и радовались. Солили грибы, грузди, капусту, огурцы — бочками. Ягоды заливались в ведрах и банках колодезной водой и так хранились. Делалось все быстро, качественно, иначе было нельзя — спрашивалось строго.           

Все вместе пели песни — самые разные — революционные, патриотические, лирические, современные и совсем старинные. Родительская душа была красивейшей, добрейшей, мудрейшей. Мы были всегда накормлены, одеты, обуты. В детстве у старших братьев была одна пара зимней обуви на двоих и даже тогда они не падали духом. Не это в жизни главное. Один прибегал домой отогреться, поесть, подсушить одежду, а другой в это время в этой же обуви бежал к друзьям. Мама всегда что-то шила, варила, в печке стояли чугунки с кашами, супами, в загнете лежали паренки из свеклы, брюквы, печенки из картошки,  в особом чугунке поменьше стояло в печи толокно. До чего же все это было вкусным. По праздникам с утра в деревне пахло сдобой, пирогами. Заходи в гости хоть куда — везде накормят, напоят, если замерз — отогреют на лежанке русской печи. Никто и никогда не закрывал ворота, калитки. Заходи — тебе будут рады. Все знали, что никто не возьмет ничего чужого. А чужаков в деревне до поры-до времени в селе не было. Мы сейчас радуемся, когда в семьях растут несколько замечательных детей. Спасибо таким семьям. В них  растут не изнеженные дочки-сыночки, растут настоящие люди, не боящиеся работы, забот, проблем, умеющие преодолевать трудности и имеющие поддержку от своих родных братьев и сестер.

Мама – это пристань, куда мы все любили приезжать всем «гамузом».  Мы, наши жены и мужья, снохи и зятья, наши дети. Безумно весело было, когда приезжали Геннадий и Сергей из Москвы. Пели, играли в кости, ходили в лес, до утра не утихал смех, пелись сотни песен. В семье практически все пели, знают  песни разных народов, разных периодов. Обычно Гена с Сережей  привозили какую-нибудь очередную неизбитую песню, которая обязательно становилась нашим очередным летним хитом, которую мы вместе пели чаще других песен, с возможными изменениями. Так, например,  в песне «Где эти карие очи» две последние строчки куплета мы с Сережей пели в другой тональности, что всегда вызывало недовольство мамы. Наши посиделки — попевки были удивительными, были чем-то необыкновенно интересным, а мама всегда была с нами.  Очень любила песни в исполнении  Руслановой. Иногда в каких-то песнях, которые я от неё выучила, она меняла куплеты, и я пыталась делать ей замечания по этому поводу. Она только подсмеивалась надо мной, видно проверяя меня — помню я песни или нет. Характерной песней для этого был старинный романс, в нем мама могла менять куплеты бесконечное количество раз в различных вариациях.  

                                     «Я помню сад, кусты сирени,

 где мы сидели с ним вдвоем,

Луна светила, сияли звезды,

А там вдали, а там вдали пел соловей»

Не мог он ей налюбоваться,

Не мог от сердца оторвать,
но пришло время – пора расстаться

             В последний раз уж поцеловать    и т.д.

Кстати мелодия этого романса — это неаполитанские напевы.

Спасибо нашим родителям за песни, за счастье жить с ними, любить жизнь, песни, просто иметь такую  семью.

В святые дни Пасхи на высоком берегу озера напротив дома Падуриных на высоких и самых толстых ветках тополей вешали старшие ребята качели. Были доски большими, веревки толстыми. Качали (зыбали) парни так, что надо было увидеть на улице Береговой маленький столбик большого электрического столба. Тогда «зыбать»   переставали.

Качели взлетали, кто стоял на козлах (те, кто раскачивали качели) ухали и ждали, что те, кто стоит или сидит на доске взмолится о пощаде.  Кто вытерпит и не заорет, не испугается, тот был молодец. Значит, не испугалась или не испугался. А сначала было, конечно, очень страшно, но адреналина в кровь выбрасывалось предостаточное количество.

 «На качуле я качалась,
Под качулею вода,

Бело платье замарала,

Мне от мамоньки беда».

Так и было в нашей жизни — пачкались, рвали одежонку, а мама стирала, зашивала и гладила по головке, любя.

Жаль, что наших родителей уже давно с нами нет. Им не надо было воспитывать нас специально. Каждый день всеми своими поступками и примерами они показывали нам, как надо жить, как надо общаться, уважая мнение других людей, учили мечтать, любить, быть честными, обязательными и ответственными за свои поступки. Искать и находить выход из самых разных ситуаций и не склонять головы перед трудностями. Нас детей было много в семье Степана Степановича и Клавдии Михайловны, но никто и никогда не скажет, что кого-то из нас мама и папка любили меньше или больше. Родительской любви хватало на всех. И если кому-то из нас было сложнее, труднее — просто тогда и заботы было больше и внимания.

Мы приезжали к маме, прижимались к ней, взрослые, но по-прежнему её малые дети. Жизнь становилась мягче и теплее.

Когда-то в моем детстве мама, впервые слетав на самолете — в Донецкий санаторий, летала с остановкой в  Москве, была у Геннадия,  сказала мне, что если подняться на самолете высоко в небо, то не будет туч, просто будет светить яркое солнце и не будет никаких облаков. Вот если бы в нашей жизни было так же — жизнь без туч и темноты. Жить высоко, чувствовать и видеть только яркое солнце и не знать  никакой беды, и не терять родителей и дорогих родных людей…

На одной из презентаций нашей Семейной истории, книги «На трех континентах. Воспоминания старого переводчика» в курганской библиотеке нас попросили рассказать о нашей семье. Мы с Руфиной рассказали о нашей  жизни с родителями. После встречи к нам подошла женщина и с волнением сказала, что она поражена и что мы даже не понимаем, какие мы счастливые. А мы просто жили, просто любили свой дом, своих родителей и были счастливы, просто не задумывались об этом. Просто жили дома…

Шатило (Соснина) Рита Степановна

Воспоминания труженицы тыла, Почётного гражданина Чашинского сельсовета Шепелёвой Анны Ивановны.

Я – простая русская женщина, с открытой душой человек, много повидавший и много переживший. Больших запросов к жизни у меня нет. Привыкла довольствоваться малым, тем что есть.

Жизнь моя была совсем непростой. Детство и юность пришлись на военные годы. В 10 лет мы, дети войны, считались уже взрослыми и должны были понимать, что происходит в мире. И мы понимали, и как могли помогали взрослым. Ухаживали на ферме за скотом, заготавливали корма (сенаж, сено), пололи поля от сорняков, растили овощи и работали на картофельных полях.

Когда началась война, мне было 10 лет, нас у мамы тогда было трое, был братик 9 лет и сестрёнка 2-х лет. 1941 год был неурожайным, с продуктами было очень плохо. Когда на седьмой день от начала войны наш папа ушёл на фронт, в семье из продуктов оставалось только ведро муки.

Выживали как могли. В 1943 году братик и сестричка умерли от кори. Мне уже 12 лет. Зиму в школе, летом –в поле. Мы, дети, на коровах пахали и боронили пашни, на быках возили сено, зерно, дрова для колхоза.

Помню в 1943 году, в мае месяце, во время посевной надо было подвезти семенное зерно для посева в поле. Запрягли мне пару быков, нагрузили зерном и я поехала в поле. На обратном пути началась сильная гроза, и молния ударила прямо в мою повозку. Я не поняла, что со мной случилось. Очнулась, быки лежат на дороге в запряжке, а мне очень больно смотреть глазами и обожгло лицо, опалило брови и ресницы. Навстречу ехал бригадир, он мне и помог, поднял быков и сопроводил до деревни. Всё обошлось благополучно.

Для фронта мы готовили и отправляли сухую картошку, сухари, вязали носки и варежки. Так и жили всю войну. Я училась, мама работала. Помню поехали мы с ней за сеном на корове в 1943 году после работы. Приехали к зароду, нагрузили сено, я залезла на воз, а мама ведёт корову за верёвочку и поехали в обратный путь.

Теметь жуткая, ничего не видать. Вдруг я на дороге увидела четыре светящиеся точки и закричала маме: »Мама, что там ?» Она мне:» Аня, это волки.» Корова забеспокоилась и вперёд не идёт ни в какую. Мама меня с воза сняла. Я держу корову, а мама взяла вилы и пошла на волков и сама кричит: «Вы что баб пугать собрались, они и так напуганы.» Волки ушли с дорог и и мы благополучно доехали до места.

В 1946 году отец вернулся с фронта живой и здоровый и жизнь стала налаживаться. В 1947 году у нас пополнилась семья, появилась у меня сестричка Наденька. Радости не было конца. Всё хорошо. Я закончила школу и поступила на заочное отделение в Челябинский пединститут. Одновременно работала в средней школе посёлка Привольное Лопатинского района Курганской области.

Это были самые лучшие годы моей жизни, их мне не забыть никогда. От нашей деревни М. — Курейного до места моей работы 25 километров. В выходные дни я пешком шла полями и лесами к родителям домой. Помогала им как могла, время было тяжёлое. И вот я получаю первую зарплату и покупаю себе велосипед и еду домой на нём. И мой отец тоже потом  научился ездить на велосипеде.

Помню однажды приезжаю домой, а у родителей шум во дворе, это пришли судоисполнители и уводят со двора корову за неуплату непосильного для них налога. Мама с сестрёнкой плачут. А я со второй зарплатой уже приехала. Ура! Ура! Спасли коровушку. А для меня огромная радость была, что помогла своим родным людям.

В 50 году в нашу деревню приезжает бравый офицер Шепелёв И. А. Девчата всполошились, нас в школе работало 10 молодых учителей и все девчата. Выбор пал на меня. Вскоре мы поженились и увёз меня мой офицер в Восточную Пруссию. И дальше всё завертелось, закружилось. Пошли детки, в 1952 году родилась дочь Людочка, в 1954 году – сын Валера. Отслужили верой правдой шесть лет и снова вернулись к моим родителям. И тут по року судьбы я остаюсь одна с двумя детьми на руках.

Через некоторое время я встретила другого спутника в своей судьбе и стали мы жить в Чашинском племсовхозе в деревне Заря. Я здесь работала и в магазине, и в столовой, и коров доила и телят поила, 16 лет работала бригадиром на животноводстве.

Наша ферма былы передовой в совхозе. Нам с мужем в то время без очереди продали автомобиль «Нива», это была награда за нашу работу. Дома мы тоже всегда держали большое и крепкое хозяйство.

В 1961 году у нас родилась доченька Галя. Дети учились. Галя и Люда закончили Курганский пединститут, работали по специальности. Народились внуки, у нас их 6 человек. Правнуков уже восемь. Вообщем, я – богатая бабушка. Ну всё бы было хорошо, но муж ушёл в мир иной и сейчас я снова осталась одна.

Дети всё к себе зовут,

Да не хочу я в жизни им мешать.

Решила: буду жить я дома,

Детей и внуков терпеливо ждать.

Мы, старики, люди очень обидчивые. А обида укорачивает жизнь. Так вот.

Не обижайте стариков, не надо.

Они свою большую жизнь прошли.

У них теперь одна лишь есть отрада,

Которую вы им бы дать могли.

Обрадует их добрая улыбка,

И несколько простых и добрых слов.

Их жизнь уж и так недолга и зыбка,

И вся из боли и тревожных снов.

Они живут в своих воспоминаньях,

В их неспокойных стариковских снах.

Им видится война и время созиданья,

Маленькие дети на руках.

Пусть в чём-нибудь они и виноваты,

Вы не ищите злых, колючих слов.

Они — всегдашние солдаты и солдатки.

Прошу, не обижайте стариков.

Свой жизненный путь совершая,

Уважайте вы все стариков.

Со временем все постареете,

Закон земной жизни таков.

Анна Ивановна Шепелёва

Один из дедушек мамы — Афанасий был крестьянином, а другой  Наум — портным, ходил по избам и шил на заказ шубы из овчины. Мама вспоминала, что дед Наум был большой шутник и насмешник, поэтому бабушке Василисе часто приходилось находить на него управу с ухватом в руках. Думается, что именно от него наша мама унаследовала весёлый нрав, острый язык и боевой характер.

Было в её жизни счастливое деревенское детство, любящие папа и мама, два брата, много деревенской родни. Но вдруг Манечка заболела, у неё почти на год пропал голос и общалась она со своими родными только жестами и записками, благо к тому времени уже научилась писать.

Помог справиться с недугом опытный деревенский фельдшер из соседней области, к которому её свозили родители.

Когда девочке было 14 лет, тяжело заболела мама и как ни старались её спасти, она умерла. В память Маруси врезались воспоминания о том, как лечили её маму от водянки.

Протапливали огромную руссукую печь, которая одновременно служила баней для всей семьи, ждали определённое время, потом застилали кирпичи в печи досками и укладывали на эти доски больную, её голова была снаружи, а вход в печь завешивали плотной тканью. Многим такое лечение помогало, но, к сожалению, не помогло их маме.

Девочка тяжело переживала смерть матери и решила учиться на фельдшера, чтобы помогать людям исцеляться от болезней, как помог ей в своё время лекарь, о котором шла молва по всей округе.

Маруся была хорошей и старательной ученицей и после окончания семилетки в 1936 году поехала в город учиться дальше.

В фельдшерско-акушерской школе (ФАШ) города Бежецка она училась легко и с большим желанием. Ночами часто дежурила в больнице, потому что стипендии не хватало даже на самое скромное пропитание.

Запомнился мне её рассказ о том как у неё с верёвки, где она сушилась, украли единственную тёплую кофточку и, когда её нашли, она доказала, что это её кофточка по тому, что в одном из кармашков были остатки семечек. В деревне на каникулах она собирала на болотах клюкву, чтобы продать её в городе и купить хоть что-то из одежды.

Но вот три года учёбы позади. В июле 1939 года состоялся выпуск, а в августе она приступила к работе в Бологовском РЗО Калининской области в качестве госсанинспектора.

Перед войной Мария справила себе новое пальто, шляпку и хорошую обувь и так это было здорово после долгих лет учёбы в единственной кофточке и стареньком пальтишке.

Но поносить эти вещи ей почти и не пришлось. Сначала её призвали на финскую войну, ноучаствовать в боевых действиях в той войне не довелось. Эшелон с их частью простоял около месяца под Мурманском и их демобилизовали.

А купленные на первые заработанные в больнице деньги вещи так и остались у родни в деревне. Интересно то, что мама с любовью и очень подробно описывала их спустя почти семьдесят лет.

Но долгие пять с лишним лет, все её лучшие девичьи годы ей пришлось проходить в солдатской шинели и кирзовых грубых сапогах, быть в рядах защитников нашей Родины.

Веикую Отечественную войну ей досталось пройти  с начала и до конца. На Западный фронт маму отправили в эшелоне уже на второй день войны. 22 июня 1941 года началась война. » 23 июня в 8 часов утра пришла в военкомат города Бологое, а вечером в 6 часов выехала с эшелоном на фронт фельдшером»,- так рассказывала мама.

С августа по октябрь 1941 года Мария служила в 113 Особой мотомеханизированной стрелковой роте на Западном фронте фельдшером. Первые месяцы войны была военфельдшером в полевом медсанбате, собирали раненых на поле боя, обрабатывали раны и отвозили их в санитарных летучках в госпиталя.

В то время шли жестокие и кровопролитные бои и от их части скоро почти никого не осталось, поэтому тех, кто остался в живых, отправили на переформирование.

Мама вспоминала с улыбкой, что тогда на почти пустом вокзале девчонки-медички решили подремать до отправления поезда и уснули, завернувшись в плащпалатки.

А когда проснулись, здание вокзала дрогнуло от дружного хохота солдат, которые прибыли позднее, когда те увидели с каким испугом и удивлением выглядывают девчонки из-под плащпалаток, окружённые солдатами прибывшей на вокзал части.

Следующим местом службы был военно-санитарный поезд № 1089 Западного фронта, который собирал раненых из полевых медсанбатов и доставлял их в прифронтовые госпиталя.

Через несколько месяцев у станции Издешково санитарный поезд попал под жестокую бомбежку. Мама вспоминает, что это был кромешний ад.Раненые прыгали на костылях, кто не мог передвигаться, пытались скатываться с насыпи, спасались все кто как мог. Медработники вытаскивали раненых бойцов из вагонов поезда, пытались оттащить их куда-нибудь в укрытие.

Когда самолеты улетели, стало ясно, что все они попали в окружение. Было принято решение разделиться на малые группы и выходить из окружения кто как сумеет.

Маме достались шесть человек раненых, которые могли хоть как-то передвигаться. Стоял октябрь 1941 года, это было под Вязьмой, леса уже начали оголяться и ночами было холодно. Выходили из окружения восемь дней, потому что идти приходилось только ночами. Страдали от холода и голода. Лишь изредка удавалось достать продуктов в какой-нибудь деревне, где добрые люди делились последним куском с ранеными бойцами.    

Один из бойцов говорил маме, что вот закончится война, и если они останутся живы, то он ее найдет и всю оставшуюся жизнь кормить будет.    

Вышли из окружения под Можайском и мама сдала раненых на долечивание в госпиталь, а ей дали справку удостоверяющую это, порядки ведь тогда были очень строгие. Своего кормильца маме больше так и не довелось увидеть, и как сложилась его дальнейшая фронтовая судьба, она не знает.

Далее ее путь лежал в Москву на Стромынку № 32, где был центр, в котором специальная комиссия решала, что делать с теми, кто вышел из окружения. Когда мама показала бумагу, что она вывела из окружения и сдала в Можайский госпиталь на долечивание шесть раненых, то к ней вопросов больше не было и ее отправили служить дальше в армейский полевой передвижной госпиталь (ППГ) операционной  сестрой. Вскоре ППГ меняет дислокацию и придаётся Сталинградскому фронту, а потом Донскому фронту.

Мария работала в госпитале старшей операционной сестрой. Очень часто приходилось оказывать помощь раненым под артиллерийскими обстрелами и бомбёжками. Она не думала о себе, не думала об опасности, которая постоянно ей грозила, она спасала бойцов-защитников Родины.

Указом от 22.12.1942 года младший лейтенант медслужбы Малышева Мария награждена медалью «За оборону Сталинграда.»

Красная Армия после победы под Сталинградом наступала. На основе Донского фронта создаётся Центральный фронт, который дислоцируется на северном фланге Курской дуги. Идут тяжёлые кровопролитные бои. Лейтенант медслужбы Малышева Мария награждается второй медалью.

Военфельдшеру  Малышевой Марии довелось вместе со своим госпиталем воевать на Западном фронте под Смоленском и Ярцево, на Сталинградском и Донском фронтах под Сталинградом, на Центральном фронте на Курской дуге, а также на Белорусском фронте.

Трудно было маме привыкать к жизни в далеком сибирском краю, но всегда рядом с ней был ее Федор. Все делали вместе, учились жить обычной мирной жизнью, от которой они за годы войны отвыкли.

Шуб Белла Борисовна была в действующей армии с 23.06.41 до конца войны. Капитан медицинской службы. Западный фронт в 1941 г. Встретила конец войны на Чукотке в авиадивизии перегона американских самолетов. В 1943году её перевели на службу в авиадивизию перегона самолётов из США в СССР. Трасса называлась Алсиб ( Аляска — Сибирь).
Первый перегон самолётов состоялся в сентябре 1942 года, когда 12 самолётов прибыли из Фербенкса на Аляске в Анадырь на Чукотке.
Отец, который тогда находился на Чукотке, рассказывал о строительстве аэродромов. Пришли американские пароходы и привезли оборудование аэродромов. Разборные взлётно — посадочные полосы из металла устанавливали за две недели.
Создали сеть аэродромов от Анадыря до Красноярска. Там самолёты разбирали и поездом везли на фронт . А почему поездом? Чтобы сберечь моторесурс двигателя. Трасса была очень сложная, над безлюдной территорией. Летели по карте и компасу с ненадежной метесводкой. Мама говорила, что потери самолётов на трассе доходили до 10%. Всего по Алсибу перегнали около 14000 самолётов разных типов.
Некоторые самолёты до летали до фронта сами. Длина Алсиба составляла 14000 км.
Наш отец Михаил Тимофеевич работал на Чукотке учителем, с мамой познакомился на аэродроме перегона американских самолетов, куда пришёл зубы лечить. Лечил, лечил и в декабре 1945 года родился брат Толя.
Родители в 1946 году решили вернуться на Большую землю. Две недели плыли в трюме грузового парохода от Анадыря до Владивостока.
Ещё три недели ехали поездом с пересадками до города Мичуринска, где проживала мамина сестра Соня, вернувшись из эвакуации. Жили в полуподвале дома, который снимали. С Чукотки родители привезли много денег, ибо там были полярные надбавки к зарплате, а тратить не на что. Надо бы им сразу дом купить. Пока думали, тут и денежная реформа 1947 года грянула. Все деньги и пропали . Меняли рубли в соотношении десять за один, а цены прежние остались. Тут и я на родился
Жить было негде, с работой у отца не ладилось.А мамин брат, Павел Борисович, после демобилизации осел в селе Чаши, куда его направили на работу на масло завод. Дядя Паша окончил  Ленинградский институт мясо — молочной промышленности по технологии молока. Он пошёл в больницу и спросил, дадут ли жилье врачу стоматологу. Жилье обещали и в 1949 году родители приехали в Чаши. Поселили нас на первом этаже в двух этажном доме

Мои родители переехали из Мичуринска в Чаши в 1949 году из-за жилья. Там им дали первый этаж деревянного двухэтажного дома. Жилье представлял собой пятистенок : большая кухня с комнатой. Две печки. Русская печь на кухне и круглая в комнате. Бесплатные дрова, которые полагались медикам.

В деревне продуктов было мало в продаже. Селёдка, красная и чёрная икра в бочках и водка по цене 21,20 рубля поллитра. Сразу купили корову. Молоко, сметана, творог, масло – жизнь стала веселей.

Мама, которая раньше видела корову только на картинке, в 4 часов утра летом шла доить корову, чтоб в 6 часов отправить её в стадо. Затем пошли свиньи, овцы, гуси, куры. Одна из врачей сказала маме: ты, Белла, совсем обабилась. Готовка еды, уборка, стирка, дети – все на Белле.

Я помню себя в 4 года. Жили мы в больничном общем дворе. Больница была большая, многопрофильная. Хирургия, терапия, родильное и инфекционное отделения. Было где-то 100 коек для больных. Поликлиника многопрофильная. И это через 5 лет после войны.

Удивительно, но после войны в Чаши была полноценная больница на 100 коек. Были хирургия, гинекология, терапия, родильное и  инфекционное отделения, стоматология, окулист. Главврач — Косцова Александра Николаевна. Работала поликлиника, стационар. 

В этой больнице мама проработала 30 лет стоматологом. Часто совмещала хирурга на приёме в поликлинике. Видно фронтовой опыт сказывался, но самостоятельные операции не делала. По графику было дежурство по скорой помощи. Ездили на вызовы по деревням на лошадях, грузовиках, пешком.

В конце 50х годов появилась машина – вездеход скорой помощи. Однажды не довезла до больницы роженицу. Та родила мальчика в машине на дороге. А было минус 30 градусов. Она и шофёр сняли с себя всю верхнюю одежду, укутали мать с ребёнком и довезли до больницы. За дежурство врачам ничего не платили. Они терпели, потом возмутились, куда-то писали и добились оплаты.

Мама прожила в Чаши 35 лет и умерла в 1984 году в возрасте 68 лет. Отец пережил её на 22 года и умер в 87 лет. Лежат на Чашинской кладбище в одной ограде. 

Мои родители переехали из Мичуринска в Чаши в 1949 году из-за жилья. Там им дали первый этаж деревянного двухэтажного дома. Жилье представлял собой пятистенок : большая кухня с комнатой. Две печки. Русская печь на кухне и круглая в комнате. Бесплатные дрова, которые полагались медикам.
В деревне продуктов было мало в продаже. Селёдка, красная и чёрная икра в бочках и водка по цене 21,20 рубля поллитра. Сразу купили корову. Молоко, сметана, творог, масло — жизнь стала веселей.
Мама, которая раньше видела корову только на картинке, в 4 часов утра летом шла доить корову, чтоб в 6 часов отправить её в стадо. Затем пошли свиньи, овцы, гуси, куры. Одна из врачей сказала маме: ты, Белла, совсем обабилась. Готовка еды, уборка, стирка, дети — все на Белле.
У отца мужицкая работа: дрова, заготовка сена, огород, охота, рыбалка. На заготовку сена у отца уходило 1,5 месяца. Всё вручную, да ещё один. Он работал в роно (районный отдел народного образования) запасным учителем.
Всё лето свободное. Мне было лет 8, Толе 9. Отец уехал в лес на покос недели на три и у него кончились продукты. Мать собрала узлы, котелки и отправила меня и Толю отвезти отцу еду. На автобусе проехали 20 км, а дальше пошли по лесу по тропам к отцу. Пройдя км 10, вышли на поляну, где косил отец. Сейчас 8 милетнего ребёнка в соседний магазин не отпустят одного, не то что в лес.
Я помню себя в 4 года. Жили мы в больничном общем дворе. Больница была большая, многопрофильная. Хирургия, терапия, родильное и инфекционное отделения. Было где-то 100 коек для больных. Поликлиника многопрофильная. И это через 5 лет после войны.
В этой больнице мама проработала 30 лет стоматологом. Часто совмещала хирурга на приёме в поликлинике. Видно фронтовой опыт сказывался, но самостоятельные операции не делала. По графику было дежурство по скорой помощи. Ездили на вызовы по деревням на лошадях, грузовиках, пешком.
   В конце 50х годов появилась машина — вездеход скорой помощи. Однажды не довезла до больницы роженицу. Та родила мальчика в машине на дороге. А было минус 30 градусов. Она и шофёр сняли с себя всю верхнюю одежду, укутали мать с ребёнком и довезли до больницы. За дежурство врачам ничего не платили. Они терпели, потом возмутились, куда-то писали и добились оплаты.
   Помню кота по кличке Буська. Серо-голубой масти. Сейчас понимаю, что это была русская голубая кошка. Он всю зиму спал на печке на половике. В марте просыпался, брал гармошку в лапы и уходил на гульбище. Через месяц приходил домой худой, уши рваные, морда битая и ложился на печку на год отсыпаться.
В садик мы ходили неделю. Толя там не ел, не спал и мне не давал. Так что воспитание у нас до школы было заочное.
Родители уходили на работу, оставляя нас дома, закрывая дверь квартиры на замок снаружи. Однажды, балуясь спичками, подожгли занавески и спрятались от дыма под кроватью. Кто-то увидел дым, побежал к маме в поликлинику, благо близко. Та прибежала, потушила горящую тряпку и отодрала нас половой мокрой тряпкой по голой жопе.
С хлебом до 1956 года было плохо. Люди с вечера занимали очередь в магазин, писали химическим карандашом номера на руках и всю ночь дежурили у магазина. Отец ночью поднимал нас по очереди и отправлял на дежурство. Мы ещё в школу не ходили. Хлеб в свободной продаже появился только в 1956 году.
   Помню радость у народа, когда запустили спутник земли. Радио передавал время пролёта спутника по городам. Люди ночью выходили на улицу и смотрели, как по ночному небу движется звездочка. В 1956 году была война между Египтом с одной стороны и Англией, Францией и Израилем за Суэцкий канал. Отца вызвали в военкомат и предложили поехать добровольцем в Египет. Он отказался. Тогда были сформированы бригады добровольцев в СССР для участия в войне на стороне Египта. Но никого не отправили, ибо война скоро закончилась
По деревенской оценке, жизнь нашей семьи была благополучной. Главное — в семье был молодой, работящий, непьющий мужик.
Процветала безотцовщина. В каждом деревенской доме был погибший на войне. Точно не знаю, но порядка 300 мужиков с войны не вернулись. Было много молодых вдов, да молодые шмакодявки подросли и тоже хотели куснуть женского счастья. Демография была 100:60 в пользу женщин.

В 1947-1950 годах был взрыв рождаемости. Если у меня было два первых класса, то в следующие годы по 4-5. В целом, население жило бедно. Половина населения работало в колхозе имени Сталина. И получали на трудодни одни палочки на бумаге. Главная заповедь для колхозов — сдать хлеб государству. Из колхозов выгребали бесплатно почти весь урожай и крестьяне почти ничего не получали.
На эту тему есть потрясающий роман в трех книгах Фёдора Абрамова «Пряслины» очень рекомендую. Люди хотели устроиться на любую государственную должность, чтоб получать живые деньги.
   Мама, работая врачом на 1,5 ставки, получала в 50е годы больше 1000 рублей. Отец на госслужбе сильно не надрывался, работая в вечерней школе учителем математики. Свободного времени было много и занялся нелегально зубным протезированием на дому. Брал недорого, делал качественно и от клиентов не было отбоя. Те же 1000 рублей в месяц он вырабатывал.
Власти про его калым знали, но не трогали, ибо сами у него зубы выставляли. Ближайшее протезирование было в Кургане, а там очередь на полгода и не наездишься. Свои овощи, молочные продукты. На зиму забивали на мясо свинью, телка полуторника. Отец много охотился. Зимой браконьерил на косуль. Мясо складывали в фанерные большие ящики и пересыпали снегом, чтобы не вымораживалось. Холодильников и полиэтиленовой плёнки не было. Наступал март, капель по крыше и забота о мясе. Ели в это время не суп с мясом, а мясо с супом.
Отец рассказывал, что в одну зиму он только один в охоткомпании добыл 14 косуль.
Пошёл я в школу в 1954 году. Проучившись неделю, школу закрыли на уборку картофеля. Нас, первоклашек, тоже выгнали в поле. Каждый нёс из дома лопату или ведро. Копали картофельные кусты лопатами. Норма — 10 вёдер на ученика.
Учительница сидела на картофельной куче и считала у каждого количество собранных вёдер. Все жульничали, пытаясь засчитать неполное ведро, как полное. Самое интересное, что в этом году картофель с поля не вывезли и он остался в зиму под снег на радость мышам.
Каждый год в сентябре школу закрывали на уборку картошки, правда, уже были картофелекопалки, а мы собирали в ведра. В 50е годы внедрялся сталинский план преобразования природы, который заключался в высаживании лесополос.
И у нас начали закладывать лесополосы вдоль дорог, чтобы зимой снегом не переметало. Пригнали учеников и мы тыкали в землю саженцы деревьев и кустарников.
Половина детей разбежались, а вечером приехал кассир и стал выдавать каждому по12 рублей (до денежной реформы 1961 года). Огромные для детей деньги, можно было купить 2 кг пряников. На следующий день уже никто не сбежал.
Уже в 7-8 лет таскал нас на охоту. Осенью в лодке на уток посидеть, а зимой бобиками зайцев загонять. В 10 лет отец взял меня на открытие утиной охоты. Посадил в лодку, дал одноствольное ружье 20 калибра системы Бердана с затвором, как у винтовки. Патроны были с дымным порохом. Бабахнешь, дымом затянет всю маленькую плесу. Смотришь, лежит утка или помирать полетела. Я настрелял за вечер 15 штук, а отец 9. То-то гордости было.
Дичи было много, ибо охотников на всю Чашу было где-то 20 человек. А сейчас 500, да все с карабинами и пятизарядками.
Вспоминаю как в январе 1961 года пришли со школы с Толей домой. А день чудесный, тепло 10 градусов мороза солнце и тихо. Взяли ружья, лыжи и ушли в лес никого не спросясь. Подбили двух зайцев, ободрали в лесу и в темноте пришли домой с мясом. Родители не волновались, мол взрослые уже.

Где-то до 6 класса я и Толя дрались почти ежедневно. Я Толю дразнил : толяс бубу насрал в трубу. Он вспыхивал и колотил меня. Приходил отец и добавлял обоим. Тогда в семьях применение ремня, чтоб добавить ума детям, было распространено.
Однажды Толя рассвирепел, взял нож и заявил, как скажешь про трубу — убью. Я оценил его намерение и промолчал. Больше мы по жизни не дрались. Зато на улице защищали друг друга.
   Жил на больничном дворе парень старше нас лет на пять по кличке Чикуль. Как только говорил евреи, сразу кидались в драку. С двумя ему было трудно справиться. Пока за одним гонится, другой палкой по спине вытянет или кирпичом в бок зафитилит.
Мать была на район единственная еврейка. Слово еврей в свой адрес я слышал и от взрослых и от детей, но редко.
Родители хотели уехать на жительство в Курган. Но в 1958 году дети, балуясь огнём, устроили пожар, где были конюшни. Помещения для скота, в том числе и для нашей коровы сгорели. Отец купил лес и за месяц срубил корове домик. Называлась — стайка.
Осталось много леса и шутя заговорили, что надо дом строить. Тогда в стране начался строительный бум. Стройматериалы были очень дешёвые. Отец, когда ввязался в строительство дома, покупал лес на корню по цене 1,75 рублей за кубометр. Готовые доски по 25 рублей за кубометр. Для сравнения : бутылка водки стоила 25,20 рублей. 1 кг сливочного масла 27 рублей.
Отец ввязался в строительство дома и в ноябре 1960 года мы въехали в новый дом. Сруб поставила нам наемная бригада, а отделку делали сами.
Отец нас никуда не отпускал, всегда были на стройке. Я и Толя делали все: строгали доски вручную стелили полы, штукатурили стены и так далее. Детство было трудовым.
И стали мы в новом доме поживать, мышей наживать. Коты в доме не задерживались. Год, два и пропадали. Наверное, от того, что в доме их не любили. Мама не разрешала кошкам сидеть на кровати, никогда не погладит.
Иногда котик приходил ко мне под одеяло и убегал, когда взрослые вставали. Туалет у кошек был на чердаке дома, куда они лазили по лестнице. Там была земля на потолке для утепления. Мявкали, когда надо было войти или выйти из дома. Если оставались зимой на улице, то грелись у печной трубы. Один кот сильно уши отморозил, которые потом засохли и отпали.

Детство босоногое…
Отец нас активно привлекал к труду с малолетства. Он любил вспоминать, как мы копали картошку. Мне было 4 года, Толе 5. Отец копал картошку, а мы таскали её домой. Нам накладывали полведра и, мы, два клопа вместе тащили это ведёрко домой. Говорил, что мы всю картошку перетаскали. Хотя я этого не помню. Весной отец сажал картошку, мама грядки с овощами и забывали про землю.
Прополка, окучивание картошки, полив грядок был на нас. А воду на полив таскали из колодца метров за двести. В конце мая снимали обувь и все лето бегали босиком. К сентябрю подошвы ног роговели, стекло не резало.
Многие дети гоняли в футбол. Писком моды и блаженства считались китайские кеды. Кстати, очень качественные. В футбол играть в них было очень удобно. Просили купить нам кеды, но не дождались. А стоили кеды как бутылка водки.
Когда мы хотели удрать из дома, то отец всегда находил нам работу. То корове сена на ночь накосить, то на молзавод за сывороткой для свиньи сходить, то уток с озера домой загнать и так далее. Глядь, уже солнце прячется.
А затем пошло строительство дома и нас вообще от развлечений отлучили. Летом купались на Чашинском озере.
Я и Толя рано научились плавать. Как то я решил догнать лодку, которую бросили купающиеся ребята. Лодку гонит волной, я за ней, чтоб забраться на неё. Догнать не могу, а назад до берега очень далеко. Толя поднял на берегу крик, что брат тонет. Взрослый парень вплавь догнал лодку и затащил меня туда. До берега было уже метров 400. Мне было тогда лет восемь.
   Дни рождения никогда не справляли. Родителей, как сирот, никто не поздравлял. На моё десятилетие позвали гостей. И мне подарили бритвенное зеркало на два стекла. Одно простое, а второе увеличительное. Это зеркало я привёз в Израиль, как память о детских годах.
   Любимым моим занятием была колка дров. Привозили нам двухметровые берёзовые дрова. На козлах вручную распиливали на чурбаки, дальше к колуну я никого не подпускал.
   Быт деревенский. Воду в дом принеси, помои вынеси, печку топи, туалет на улице. А когда зимой за минус тридцать, то с голой жопой долго в позе орла сидеть не будешь. Научился как голубь. Хвост поднял, быстро дриснул и в дом поскакал жопу греть.
В 1960 году, когда вплотную занялись строительством дома, все хозяйство ликвидировали. Корову продали, свиней не заводили. Остались одни охотничьи утки. Позже собаки и коты.
Отец начал приучать нас к охоте в 5-6 лет. За больничным двором, где мы жили, через 500 метров начинались лиственные леса вперемешку с полями. На местном наречии такие лески назывались колками. Первый колок и так далее.
   Отец брал свое репарационное ружье «зимсон», которое имело очень хороший бой. Дальность, сбивал косулю за 150 метров, кучность и равномерность осыпи дроби. Я брал свой самодельный пистоль, который стрелял горохом за счёт энергии растянутой резинки от трусов. Ставил оружие на боевой взвод и шёл по колку с криком, выгоняя зайцев. И почти каждый раз приносили домой добычу, правда не от моего пугача.
   В десять мне самостоятельно давали ружье, берданку 20го калибра с очень длинным стволом под 900 мм. Знающие люди оценят длину ружья. Из него убил своего первого зайца на поле. Поля перепахивали под зиму, а зайцы залегали в борозду спать днем. В октябре зайцы начинали менять шкурку на белую.
  У нас водились только беляки, русаков не было. Завидев белое пятно на поле, берёшь ружжо на изготовку и идёшь к зайцу. Важно смотреть на зайца. Как только взгляд отвёл, зайка вскакивает, спасая свою шкуру. А дальше все зависит от того, как он молился своему богу. Мой заяц вскочил, я пальнул не целясь. О чудо, зайка кувырнулся. Отец стал тут же учить меня свежевать тушку, чтобы не таскать лишний вес.

Зимняя охота была с 15 ноября по 15 февраля. Не было ни разрешений на оружие ( появилось в 1975 году), ни путёвок, ни норм отстрела. Зимой мы ходили на охоту практически каждую неделю. Мой рекорд — 10 зайцев за сезон. Мама готовила зайчика с картошкой. Когда плита печки прогорит, в топку ставили кастрюлю со всеми компонентами. И содержимое кастрюли томится 5 — 6 часов. Эх и вкусно… А ещё использовали чугунок для варки, который ставился в печку рогачом.
    В моем детстве мальчишки были помешаны на самопальных пистолетах. Бралась медная трубка
С одного конца расклепывалась и прикручивалась проволокой к деревянной рукоятке. На трубке делалась прорезь, куда крепилась спичечная головка. Засыпался в трубку порох, закладывали пыж, а дальше пулю или дробь. Поджигали спичечную головку, порох воспламенялся. Выстрел. Никто не рассчитывал количество пороха, все наугад. Иногда самопал в руках взрывался. Помню, что одному мальчику сильно поранил руку.
   В Чаше был стрелковый тир где стреляли из мелкокалиберных винтовок и военкомат из автоматов ппш. Мы
раскапывали земляной бруствер, куда стреляли, и находили винтовочные и пистолетные пули. Толя однажды зарядил самопал пистолетной пулей. Говорит мне: становись подальше, я тебя расстреливать буду, все равно не попаду. Я стал примерно на 25 метров. Толя пальнул и прилетела пуля ко мне в лоб. Я брык с копыт, все перепугались. На лбу долго я носил здоровенную шишку. Порох и дробь я воровал из отцовских запасах.
   Про этот выстрел он, конечно, узнал. Не ругался, а спросил: хотим ли мы стрелять из ружья. Мог бы и не спрашивать. Взял ружье, патроны и пошли за больничные конюшни. Там, на жердине забора сидело много воробьев. Я пальнул вдоль забора, птички и посыпались. Штук 20, а может и больше. Мне их так жалко стало, что опосля я не стрелял в птиц ради выстрела. Хотя был грех на открытии охоты. Обычно о приближении рассвета на озере предупреждает выпь.. Начинает ухать и всех будить. Стоял в лодке с ружьем. Тут налетает большая птица молча. Я бабахнул, она и упала. Днем подобрал — выпь.
   На самопалы были нужны медные трубки, с которыми была проблема. В Чаши был МТС (машинно тракторная станция. В гараже стояли грузовики и трактора. Я выставил стекло в окне, залез в гараж и молотком и зубилом срубал медные трубки из двигателей себе на самопалы. Однажды чуть не попался, а то бы знатная порка была обеспечена. В те времена порка по жопе считалось в народе нормальным воспитательным процессом.